Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!] - Ричард Штерн

— Значит, едем в Фолькстеатр, — спокойно сказал Циммерман, когда субретка захлопнула дверь перед его носом.

Из дневника отставного сотрудника криминальной полиции Келлера.

«В ту ночь с пятницы на субботу я заметил, что мой пес необычно обеспокоен. И я тоже не мог как следует сосредоточиться. В деле всей моей жизни — рукописи книги „Расследование убийств“ продвинулся едва на пару абзацев.

Одной из причин было то, что до сих пор не звонил Циммерман. Обычно он звонил ровно в полночь. Коротко сообщал, что произошло за день, и советовался, как быть дальше. Наша взаимная связь была результатом нескольких десятилетий совместной работы. Мы не просто были добрыми друзьями, но и знали, что у каждого из нас есть способности, которых недостает другому. Взаимно дополняя друг друга, мы достигали результатов, вызывавших удивление. Циммерману недоставало воображения, зато он был практиком с исключительной интуицией, человеком, способным решать и действовать в нужное время и в нужном месте, исключительно способным криминалистом без капли сентиментальности. Один из тех, о ком говорят, что не пощадит и собственную бабушку. Разумеется, в том случае, если это будет полностью обосновано и неизбежно в интересах дела.

Но этот случай оказался исключительным. Ситуация развивалась настолько быстро, что ее и думать нечего было притормозить. Мы, конечно, пытались, но без толку».

— Без приглашения нельзя, — с решительным жестом категорически заявил распорядитель у главного входа в Фолькстеатр на Шванеталерштрассе.

Циммерман кивнул Фельдеру и тот достал удостоверение.

— Мы по службе!

— Это совсем другое дело, — распорядитель тут же сменил тон. Кивнул своему тут же примчавшемуся коллеге и оба вытянулись едва ли не по стойке «смирно», моментально вжившись в роль ярых помощников органов закона и порядка.

— Какие будут указания?

— Вы знаете оберкельнера Хартвайлера? — спросил Циммерман.

Разумеется, они его знали.

— Попросите его прийти сюда, только как можно незаметнее. Можете сказать, что с ним хочет говорить комиссар Циммерман.

Распорядитель шустро взбежал по лестнице, и через несколько минут из толпы гостей вынырнул оберкельнер, приятельски протянув Циммерману руку. Ведь несколько лет назад Хартвайлера, заподозренного в соучастии в афере с самоубийством, комиссар уберег от ареста, который мог погубить тому репутацию.

— Чем могу служить, герр Циммерман?

— Можете сообщить мне что-нибудь о некоей фрау Хорстман? Зовут ее Хельга. Вы ее знаете?

— Разумеется, — подтвердил оберкельнер. — Отлично знаю. Она не из тех, кого можно не заметить.

— Можете рассказать подробнее? — настаивал комиссар. — Нас интересует любая мелочь.

Хартвайлер охотно изложил свою несколько специфическую характеристику:

— Ну, если говорить о привычках этой дамы… Фрау Хорстман понимает толк в хороших винах. Не имеет привычки пить всякую шипучку, всегда требует настоящее шампанское, обожает «Дом Рейнар», «Бланк де Бланкс», последнее время — «брют» урожая 1964 года, то есть лучшие марки. И цена соответствующая…

— А кто за них платит?

— Тот, кто ее сопровождает, разумеется. На этом балу, например, — один господин из газеты, который взял на себя опеку над ней.

— То есть это не всегда ее муж?

— Как правило, нет, герр комиссар. И обычно оплата ее угощения идет за счет какого-нибудь издательства.

— Кто может меня информировать подробнее?

— Кельнер, обслуживающий ее стол. Постараюсь, чтобы он немедленно был в вашем распоряжении.

В золоченой ложе Фолькстеатра восседал директор издательства «Мюнхенского утреннего курьера» Тириш. Склонившись к плечу совладельца газеты Анатоля Шмельца, он доверительно шепнул:

— В зале и банкир Шрейфогель.

— Я его видел, и мы уже раскланялись.

— Представь себе, он хочет говорить с тобой. Мне сообщил это один из его людей. Такая беседа может для нас оказаться весьма важной и многообещающей.

— Ах, этот Шрейфогель, — развел руками Шмельц, которому было ясно, что банкир снова навлечет неприятности. — Мы и так уже сделали для него более чем достаточно. И о многом умолчали, а ему все мало. Может, мы слишком охотно идем навстречу?

— Но это все мелочи по сравнению с тем, что грозит теперь, — объяснял Тириш, который в финансовых вопросах разбирался гораздо лучше, чем Шмельц, хотя и изображал человека с художественными наклонностями и интересами.

— Ты пойми, мы — фирма, располагающая миллионным капиталом, но Шрейфогеля оценивают в несколько миллиардов. Это один из богатейших людей в Федеративной республике, и вот теперь на него задуман удар — разумеется, слева.

— Уж не от Вардайнера ли? — навострил уши Шмельц.

— Не исключено, — подтвердил Тириш, — но как бы там ни было, мне кажется, самое время нам занять четкую позицию. Нам — то есть нашей газете и твоей редакции.

— Ты же не думаешь, что мы открыто выступим за Шрейфогеля? — Шмельц, видимо, вспомнил о морали — редчайший случай.

— Это несерьезно, ей-богу. Только вспомни про его аферы с покупкой земельных участков, сомнительные обстоятельства с выплатой компенсации и труднообъяснимые доходы с государственных заказов, которые он получал с явной помощью высших должностных лиц…

— Ерунда все это! Ничего из этого нельзя убедительно доказать!

— Но Хорстман считает…

— Не принимай его слишком всерьез, — решительно заявил Тириш. — Тут годятся только факты, А для нас важно одно: если мы хотим победить Вардайнера, нам нужны кредиты. И на льготных условиях. Такие нам может предложить только банкир Шрейфогель. Это тебе ясно?

Шмельц лишь на миг замялся, потом кивнул.

— В конце концов, — заявил он, словно открыв в этот миг новую святую истину, — это точно совпадает с нашей линией. Мы не можем допустить, чтобы всякие там марксисты-социалисты прижали нас к стене. Они способны только разрушать, но не созидать…

Тут он имел в виду не только Петера Вардайнера, но и Хайнца Хорстмана и всех подобно мыслящих и действующих. Тириш с радостью отметил, как быстро Шмельц сориентировался.

— У тебя удивительная способность постоянно учиться, — выразил он ему свое восхищение.

Циммерман с Фельдером все еще торчали в вестибюле театра. Они уже сдали пальто в гардероб, ибо накал праздника проникал и сюда. И Бог знает в какой раз этой ночью снова ждали. На этот раз ждать пришлось долга, пока наконец не появились Хартвайлер с кельнером, каким-то Барнаскони родом из Варезе.

— Мы ждем уже двенадцать минут тридцать секунд, — констатировал Фельдер.

К счастью, оказалось, что Барнаскони было что им сообщить.

— Ну разумеется, я знаю фрау Хорстман. Она частый гость на балах. Сегодня сидит за одним из заказанных столиков, что я обслуживаю.

— Весь вечер? — спросил Циммерман.

— Не сказал бы, она куда-то отлучалась.

— Надолго?

— На час, может быть, и больше.

— В этом нет ничего особенного, — авторитетно пояснил оберкельнер Хартвайлер. — Здесь практически никто не сидит весь вечер на месте. Наоборот, все двигаются, танцуют, переходят в соседние залы, в бар, кофейню, курительный салон, подвальчик с белыми колбасами и пивом и так далее.

— И кто ее сопровождал? — спросил Циммерман.

— Кто-то из газетчиков, — услужливо сообщил Серджио Барнаскони. — Счет он подписал «Воллер» или что-то в этом роде.

— Видимо, это Вольрих, — заметил Хартвайлер. — Он какой-то начальник в издательстве, его подписи для нас достаточно. Чем еще мы можем помочь?

— Попросите фрау Хорстман прийти к нам, если она вдруг появится.

Петер Вардайнер, совладелец и главный редактор «Мюнхенских вечерних вестей», главного конкурента «Утреннего курьера», закончил неизбежный и обязательный танец с женой. Теперь они, усталые, сидели в своей ложе вместе с издателем Бургхаузеном.

Бургхаузен был человеком заметным, настоящим символом Баварии. Крупный, веселый, энергичный, напоминающий мужские портреты эпохи барокко, привыкший во всех ситуациях высказываться ясно и прямо. Теперь же голос его звучал довольно озабоченно:

— Милый мой Вардайнер, вы не слишком круто берете? Со Шмельцем нужно держать ухо востро.

— Того, что я знаю, достаточно, — заверил его Вардайнер, поглаживая руку жены. — И к тому же я знаю то, чего не знает Шмельц и о чем он даже подумать не может, что я это знаю.

— И что тогда?

— У меня в руках материал, который сразит его наповал. И любого из конкурентов заодно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, — заверил Вардайнер. — Один из его людей хочет работать на нас.

— Боюсь, я знаю, кого вы имеете в виду. Разумеется, Хорстмана. — Бургхаузен всплеснул руками. — Послушайте, вам не кажется, что этот молодой человек не слишком разборчив в средствах? И не переоцениваете ли вы его?